Фанечка, божья мышь

Быть может, если бы в тот день я вышла из дому немножечко позже, выпив на чашку кофе больше положенного, все сложилось бы по-другому.

И мою жизнь не разрубила бы надвое Фанечка, божья мышь. 

Жаба

Старая сухонькая жаба. Глаза большие, выпученные; кожа зеленая, в пятнах вся. Лапки сухонькие: тронь – переломятся.   Дома ходила в халате тяжелого шелка. Запахивалась в него, и шелестела по квартире неспешно.   На улицу она надевала кружевное жабо, пожелтевшее от старости.   (Вы видели кружевное жабо? Когда я была маленькая и пела в церковно-приходском хоре, меня заставляли его одевать. Огромное, ужасное, кружевное, с резинкой на шее – оно колыхалось и жило совсем своей жизнью. Я ненавидела его)   По утрам варила себе кофе. Крепкий, черный, чернильный кофе. Пальчиками изящно брала крохотную чашку. Плавно подносила к губам. Делала глоток. И ставила чашку обратно на стол.   (Как-то днем я закопала жабо под лопухами возле дома. Да, это было убийство)   По субботам заводила граммофон и медленно кружилась в обнимку со стулом. Старенькая молчаливая жаба.   По вечерам. По вечерам старенькая жаба, выпрямившись, подолгу сидела на стуле и смотрела в окно Смеркалось, по стенам прыгал свет от фар, за стенкой попискивал соседский телевизор. Жаба держала спину.   Как-то раз старая жаба забралась в шкаф, обняла себя очень-очень крепко, и завернулась в большое зимнее пальто. - Спокойной ночи, моя хорошая, - сказала жаба. - Спокойной ночи и тебе, дорогая, - ответила жаба.   И она заснула.   Старенькая, сухонькая жаба.

Когда-то, когда-то я писала материал о жизни беженцев в Украине. У них тяжелая жизнь, но это отдельная тема.   И я встречалась с женщиной по имени Тамара. Тамаре около 45 лет, Тамара грузинка по отцу и русская по матери, а, кроме того, Тамара абхазка по рождению, в чем, собственно, и состоит ее главная проблема.   В 90-е годы, когда в Абхазии начались нехорошие вещи, Тамара, беременная, едва успела добежать до последнего автобуса, увозящего беженцев и их вещи далеко-далеко, а мама ее добежать не успела, поскольку больные ноги, и Тамара так и не знает, что случилось с ней.   Историю злоключений Тамары в Абхазии пересказывать не буду, ибо грустная она до умопомрачения, но требует не поста в ЖЖ, а хорошего материала в журнале, или даже сценария для фильма.   Остановимся на ее пребывании в Украине. Тамара не гражданин Украины – она не может стать гражданином Украины, поскольку ей надо до этого лишиться гражданства Грузии. А гражданства Грузии ей лишаться сложно, поскольку она жила в Абхазии – словом, это запутанная история, и я не хочу ее повторять, скажу лишь, что сейчас она снимает квартирку в Киеве на Троещине, живет там с дочкой, которая ее надежда, опора и единственный смысл в жизни, муж ее сгинул в поисках счастья, и занимается она тем, что управляет театром кукол при благотворительном центре для беженцев – поскольку в свое время была в Сухуми директором дома культуры. Такая ирония судьбы.   И вот выходит статья о беженцах – один из лучших моих материалов, я считаю – и там фотография Тамары, в частности, с ее любимой куклой в руках – лупоглазым и золотоволосым ангелом собственного изготовления. Проходит месяц, я постепенно отхожу от статьи, которая мне тяжело далась, и тут звонок.   Телефонный звонок на номер редакции. Говорят с восточным акцентом: - Татьяна? Я говорю – да, и что вам нужно? А голос меня спрашивает – вот вы, мол, писали статью о беженцах, и там была такая женщина, Тамара. Я отвечаю – ну да, была Тамара, а собственно, что? И голос говорит следующее: - Но может, Вы дадите мне ее контакты? Вы знаете, я вот тоже живу в Киеве, я тоже не отсюда, и я тоже один. И я подумал, знаете…. - Что вы подумали? – переспрашиваю я, хотя и так прекрасно понимаю, о чем он. Голос тихнет, но не смолкает: - И я подумал, что, может, у нас может что-то получиться. Ну вы понимаете? - Я понимаю, но я не могу вам дать ее телефон, поймите, она боится, что ее найдут люди из старой жизни. Голос сникает, молчит, и я пинаю ногами совесть свою и говорю: - Но там ведь есть центр, в котором она работает? Я могу вам дать его телефон. Вы позвоните и попробуете договориться. Я даю телефон центра, я вешаю трубку, я пью кофе и я решаю, что   Я ничего не решаю.

Я так люблю подглядывать

Бабуин, суббота, день. Он – кудрявый, светловолосый, улыбчивый, в хорошо отглаженной рубашке (отчего-то ясно, что рубашку гладила мама, а может, и бабушка). Она – миленькая, с короткой стрижкой, темноглазая, в светло-сиреневом свитерке. Обоим лет по 17, не больше. Они сидят рядышком над книжками. Они занимаются. В субботу днем они занимаются. Он объясняет ей непонятное место в таблице: - Мы здесь добавляем,  а тут отнимаем. Понимаешь? Девочка кивает головой. Я готова съесть шляпу: она ничего не понимает. Но это ведь неважно, в общем-то. Они избегают смотреть друг на друга, но на самом деле, они никуда не смотрят, кроме как друг на друга. Темнеет. -  Ты все поняла? Точно? Девочка кивает. Темнеет, и им явно пора куда-то идти дальше. Они встают, и молчат, а потом мальчик, замявшись, говорит: - А пойдем на выставку в Ра, тут недалеко, там, говорят, что-то новое? Девочка радостно кивает. Они уходят. Такие неуклюжие, такие влюбленные, такие смешные.