Настоящая жизнь Авдотьи Гертрудовны началась лишь после того, как к ней неожиданно нагрянула старость. Посмотрев как-то в зеркало поутру, она вдруг поняла, что морщин на лице больше, чем румянца, волосы поредели, и белые, недавно вставленные зубы, не сочетаются с цветом лица. Первоначально Авдотья Гертрудовна, натурально, расстроилась – ведь всем хочется быть красивыми – и даже попробовала заплакать, но у нее не вышло: запамятовала, как это делается. Потерпев неудачу, Авдотья Гертрудовна, после некоторых раздумий, рассмеялась беззаботно, а затем выбросила молодость в окно. Вместе с ней, за ненадобностью, ушло множество убеждений, страхов, комплексов и прочих дамских глупостей, мешающих жить во все дыханье.
Избавившись от балласта, гнетущего ее на протяжении больше полувека, Авдотья Гертрудовна перешла к вещам насущным – любви, сексу и маленьких удовольствиям: все то, в чем она себе до сих пор отказывала, боясь неизвестно чего или кого.
В любви она была, пожалуй, несчастна – соседка Марья Оганесовна, пышная седовласая дама с жгучими черными глазами, дальновидно предпочла остаться друзьями и партнерами по еженедельной партии в преферанс. Авдотья Гертрудовна страдала, вздыхала нежно, смотрела на Марью Оганесовну поверх карт взглядом тоскующим, и иногда даже брала ее за руку (как бы между прочим, конечно, случайно), но на большее не осмеливалась.
Авдотье Гертрудовне нравилось любить безответно.
С сексом было проще – в особенности после того, как Авдотья Гертрудовна открыла для себя интересный магазинчик на соседней улице. После некоторых первоначальных вполне естественных затруднений, секс-шоп и Авдотья Гертрудовна чудно поладили. Для него она была одним из лучших клиентов – тех, что смелы, знают, чего хотят, и не боятся экспериментировать. Для нее же секс-шоп стал таким же привычным местом, как парикмахерская или булочная – она забегала туда днем, когда посетителей было немного, и никто не мог помешать ее неспешной прогулке. Авдотья Гертрудовна не любила торопиться, и всевозможные интимные игрушки выбирала долго и обстоятельно, тратя на них большую часть своей пенсии.
Несмотря на отказ от молодости, Авдотья Гертрудовна продолжала следить за собой – она всегда тщательно красила ногти в ярко-красный цвет (другого не признавала), обливалась собственноручно приготовленными духами и, обмакнув кисточку в баночку с гуашей, наводила вокруг глаз большие черные стрелки. Она прекратила красить волосы, но по утрам взбивала их в кок, к которому прикалывала маленьких нежных бабочек. Бабочки быстро портились, и Авдотья Гертрудовна иногда подменяла их пластиковыми цветами – как-то ночью она натаскала целую охапку с соседнего кладбища.
Она часто сиживала вечерами на лавочке у дома и задумчиво смотрела на двор, потягивая из бутылки коньяк и заедая его сосиской. У ног ее толклись воробьи – время от времени она отламывала им кусочки сосиски. Если мимо проходил симпатичный мужчина, она улыбалась ему и невзначай двигала плечом, чтобы спала шлейка платья.
Авдотья Гертрудовна знала толк в соблазнении.
У дома ее проходила трасса, и иногда Авдотья Гертрудовна любила выйти к ней, сесть на обочине и запускать вслед проносящимся машинам белые бумажные самолетики.
Умирая, она завещала похоронить себя с любимым вибратором нежно-фиолетового цвета.
На могиле ее мы стояли недолго – было холодно, накрапывал дождь, и делать, собственно, здесь было больше нечего.
Она не очень-то любила цветы, если только их нельзя было применить практично, и, сообразуясь с ее волей, у креста я высадила кактус – из него ведь где-то гонят текилу – но, боюсь, он не пережил зиму.
Впрочем, ее это вряд ли бы взволновало.
Комментариев нет:
Отправить комментарий