Неслучившееся

возможно, мы могли бы действовать так – ты бы ушел на войну, а я сидела бы дома, возле окна, пряла бы что-то там или вязала… молча сердцем замирая, смотрела бы в никуда, ждала бы звонка почтальона – вестника счастья, вестника горя, носителя весточки от тебя, словом, я бы ждала, а ты воевал бы там с кем-то, неважно, и думал бы, думал бы, думал бы про меня. Возможно, дело сложилось бы следующим образом – ты смертельно больной, отравленный старости Молохом, я сижу у кровати, держу тебя за руку, мы смотрим друг другу в глаза, капли твоей жизни на полу, времени нет – врач сказал, нам осталось несколько часов, а может, минут, а может и дней, кто его знает, но все это время, безусловно, мы проведем вместе, наедине, без всяких побочных мыслей и идей. Возможно, могло бы случиться иначе – мы рядом с тобой, над какой-то задачей, нахмурены, увлеченно, говорим отстраненное, про жизнь, про микробов, про бога, про… пропасть бесед, мне пять, тебе шесть, тем разговоров не счесть, целая пропасть бесед, мы падаем-падаем-падаем, моя рука в твоей, конечно же, на много-много лет но дело все в том, дорогой, что мир, предоставленный нам с тобой в этом вот воплощеньи, предполагает собой столь паршивое расположенье звезд, что лучше нам и не тянуть эту карту – все равно все пойдет не так, все насмарку. И потому даже думать не смей смотреть на меня из-за соседнего стола, я прошу, спрячь глаза, не вздумай мой номер, не стоит цветы, не пробуй сказать мне, что без меня ты не ты – давай-ка отложим наше объясненье на следующие сто лет – такой пустяк, встретимся тут же, до встречи же, нет, не провожайте меня. Не надо.