Муза - простите, Бунин!

Ей всегда хотелось стать кем-то вроде Тэффи – не в том смысле, чтобы умереть в эмиграции в нищете, нет-нет, ей просто хотелось прославиться благодаря мемуарам про великих людей – ну то есть, нашпиговать свои записки массой приятных будущим поклонникам мелочей – любил чай, немножко косил, изменял супруге, чайник как-то украл… С целью набраться фактов и, что даже важнее, впечатлений, она всячески втиралась в ближний круг разных именитых персон, подчас пробираясь ради этого через все предыдущие круги, иногда и с большими моральными сложностями. Водила она дружбу и с молодыми талантами, многообещающими и не очень, шерстя подробно все вероятные места их обитания, стараясь при возможности добиться самого интимного знакомства – поскольку справедливо полагала, что именно там легче узнать человека за самое короткое время. Несколько мешала делу ее неистребимая гетеросексуальность: она даже как-то всерьез изучала вопрос – возможно ль стать лесбиянкой при полном или практически полном отсутствии природных склонностей и тяги? В итоге решила сосредоточиться на мужчинах, с некоторым сожалением, но и облегчением тоже – с женщинами как-то складывалось сложнее. Не тратила много времени ни на кого из своих будущих героев – поскольку никогда не была уверена в их потенциальной гениальности – талантливыми были все они, бесспорно, но что такое талант по прошествии нескольких десятков лет? Пшик и нет таланта, видели мы таланты, все эти писатели второй руки, классики третьей волны, неудавшиеся художники, несложившиеся поэты – и о них-то помнят едва, что говорить об их спутницах? Нет, требовался гений, настоящий, подлинный, солнечный или злой, гений нужен был ей, его она искала, требовательно, тщательно, истово. Она прожила довольно долгую жизнь, и ниспослана ей была смерть внезапная и легкая – так что она никогда и не узнала, как, по прошествии многих лет, один очень хороший писатель вспоминал о поразившей его в далеком детстве старухе – седой, буклированной, высокой и худой – она как-то зашла в гости к его родителям, под руку с юношей, моложе ее раза в три – вот и все, а он, тогда семилетний, запомнил и даже вставил в один из романов. Ирония состоит в том, что ее звали Музой – и как тут не поверить в то, что имя определяет эту чертову судьбу?