Муза - простите, Бунин!

Ей всегда хотелось стать кем-то вроде Тэффи – не в том смысле, чтобы умереть в эмиграции в нищете, нет-нет, ей просто хотелось прославиться благодаря мемуарам про великих людей – ну то есть, нашпиговать свои записки массой приятных будущим поклонникам мелочей – любил чай, немножко косил, изменял супруге, чайник как-то украл… С целью набраться фактов и, что даже важнее, впечатлений, она всячески втиралась в ближний круг разных именитых персон, подчас пробираясь ради этого через все предыдущие круги, иногда и с большими моральными сложностями. Водила она дружбу и с молодыми талантами, многообещающими и не очень, шерстя подробно все вероятные места их обитания, стараясь при возможности добиться самого интимного знакомства – поскольку справедливо полагала, что именно там легче узнать человека за самое короткое время. Несколько мешала делу ее неистребимая гетеросексуальность: она даже как-то всерьез изучала вопрос – возможно ль стать лесбиянкой при полном или практически полном отсутствии природных склонностей и тяги? В итоге решила сосредоточиться на мужчинах, с некоторым сожалением, но и облегчением тоже – с женщинами как-то складывалось сложнее. Не тратила много времени ни на кого из своих будущих героев – поскольку никогда не была уверена в их потенциальной гениальности – талантливыми были все они, бесспорно, но что такое талант по прошествии нескольких десятков лет? Пшик и нет таланта, видели мы таланты, все эти писатели второй руки, классики третьей волны, неудавшиеся художники, несложившиеся поэты – и о них-то помнят едва, что говорить об их спутницах? Нет, требовался гений, настоящий, подлинный, солнечный или злой, гений нужен был ей, его она искала, требовательно, тщательно, истово. Она прожила довольно долгую жизнь, и ниспослана ей была смерть внезапная и легкая – так что она никогда и не узнала, как, по прошествии многих лет, один очень хороший писатель вспоминал о поразившей его в далеком детстве старухе – седой, буклированной, высокой и худой – она как-то зашла в гости к его родителям, под руку с юношей, моложе ее раза в три – вот и все, а он, тогда семилетний, запомнил и даже вставил в один из романов. Ирония состоит в том, что ее звали Музой – и как тут не поверить в то, что имя определяет эту чертову судьбу?

Страшное

Она говорит – ты бы лучше убрал телефон с балкона

Она говорит – серьезно, глупо оставлять его вот так просто

Она говорит – голубь может прилететь и украсть его, твой телефон, а он ведь стоил недешево

Тут он смеется, и говорит – ну что за глупости, зачем голубю мой телефон?

Она отвечает – не глупости никак, голуби все крадут,  мою сестру украли когда-то. Не смейся, пожалуйста, ты вот не знаешь, а у меня и вправду украли сестру.

Не знал, что у тебя была сестра, - отвечает он, закуривая – и в голове у него мысли, что она все-таки ненормальная, какая сестра?

Ее украли, пять лет назад, - она уже плачет, а ему неловко

Ее украли, когда она вышла так посидеть на балкон, просто посидеть в кресле и покурить, глядя на улицу

Вышла, а через полчаса ее там уже не было, - плачет она, - и никто с тех пор сестру не видел.

Он молчит, а потом обнимает ее, долго баюкает. А потом все-таки спрашивает – но отчего ты думаешь, что ее украли голуби?

Она вздыхает. И он идет на балкон, чтобы забрать телефон.

Только его там нет.

Штамп

А вот предположим, что вы пошли на вечеринку В какой-нибудь ночной клуб, допустим И вам там поставили печать на руку – ну так полагается Чтобы кто-нибудь другой вместо вас не зашел   Вечеринка, положим, удалась Или, напротив, была совсем паршивой Так или иначе Вы все же вышли из клуба и пришли домой   Возможно, вы сразу легли спать, и только утром дошли в душ Вероятно и другое – в душ вы полезли сразу Как бы там ни было, рано или поздно Вы все же окажетесь в ванной комнате   Где вы, конечно, досадливо покосившись на размытый лиловый штамп, Попробуете его смыть А потом еще попробуете А потом еще   А потом вы решите, что ничего страшного Сам сойдет через день-другой   А он не сойдет   И вы так и будете ходить, И встречая других людей с штампами на руке, Вы будете понимать, что они тоже были ТАМ   Где точно – вы не в курсе Вы немножко пили в тот вечер, ну как обычно И вечеринка как-то не отложилась в памяти И даже не знаете, отчего вы туда пошли   Потом пройдет время, и вы начнете психовать Вы будете пытаться стереть штамп пемзой, Ацетоном, супермылом, доместосом, уксусом, очень горячей водой Само собой, вы наживете себе раздражение кожи, но штамп Штамп останется   Пройдет еще время, и вы почти успокоитесь Полюбите длинные рукава А потом и вовсе забудете про штамп   Пока однажды вечером Часов в пять Вам не позвонят и не спросят в несколько старомодной манере: - Такой-то такой-то? А вы скажете недоуменно: - Дааа, но собственно, что случилось? А вам дальше скажут: - На штампе какой номер? И вы, конечно же, ответите сразу, нечто вроде: - сорок восемь сорок шесть А на том конце провода задумчиво протянут: - Сорок восемь сорок шесть… хорошо, ждите. С вами свяжутся. И положат трубку, и вы будете оторопело слушать гудки, а потом пойдете и посидите немного в темноте.   А вот свяжутся ли с вами, я сказать не могу.   Не уполномочена.а